Образ Дмитрия Донского в исторической памяти Московской Руси XVI века

XVI век в русской истории занимает особое место. К началу этого столетия в целом завершилось образование единого Русского государства, главой которого стал великий князь московский, в 1547 году принявший царский титул. Присоединение к Русскому государству осколков Золотой Орды - Казанского и Астраханского ханств, а также представленное в Русском Хронографе редакции 1512 года и сочинениях Филофея осознание Руси как единственной оставшейся верной православию "державы" ("Третьего Рима") активизировало интерес к её прошлому и наиболее важным его персонажам.

Особое значение в этот период приобрела фигура московского князя Дмитрия Ивановича. К победителю на Куликовом поле и обратились взгляды русских книжников, создававших свои сочинения в период напряжённой борьбы Русского государства с осколками Золотой Орды¹.

Образцовый православный государь

Первым крупным памятником XVI века, посвящённым Дмитрию Ивановичу, стало написанное в первой четверти этого столетия с привлечением летописной повести о Куликовской битве "Сказание о Мамаевом побоище" (Основная редакция)². В этом сочинении в отличие от более ранних произведений Куликовского цикла более активно начинают действовать деятели Русской церкви - современники Донского: митрополит Киприан, которого, согласно данным ранних источников, в этот период не было в Москве, и Сергий Радонежский. К последнему, согласно "Сказанию", московский князь направился перед походом на Дон: от Сергия он получил благословение, а также двух иноков - Пересвета и Ослябу. В тексте "Сказания" любопытным образом переплетаются письменные и устные источники, содержащие целый ряд уникальных подробностей; историчность большинства из них, впрочем, небесспорна³.

Намеченная в Основной редакции "Сказания" тенденция к усилению роли деятелей церкви в описании событий, связанных с Куликовской битвой⁴, была заострена в последующих переработках памятника: это, впрочем, ни в коей мере не противоречило идее сильной государственной власти, последовательно проведенной в "Сказании"⁵. 

Около 1526-1530 годов с привлечением материала летописной повести о Куликовской битве была создана новая редакция "Сказания" - так называемая Киприановская, которая была включена в Никоновскую летопись. По-видимому, данная редакция создавалась составителем этой летописи митрополитом Даниилом⁶. В этой редакции особенно подчёркивается роль митрополита Киприана в событиях, связанных с Куликовской битвой. К этому святителю, согласно данной редакции, Дмитрий обращается за советом; в ответной речи Киприан наставляет московского князя на борьбу с врагом, советуя ему "собирать воинство и по всем землям посылать со всяким умилением и смирением и любовью". Московский князь по совету митрополита перед походом на Дон "творяще… велики милостыню по монастыремъ и по церквамъ, страннымъ и нищимъ".

Также Киприановская редакция сообщает о "благословении" Киприаном московского князя на битву, а также о встрече митрополитом в Москве победоносного воинства "со кресты и со всемъ священнымъ соборомъ" и о совместном "веселии" победе московского князя и его "отца" митрополита⁷. Не без некоторой доли преувеличения С. К. Шамбинаго заключил, что в "Сказании" "великий князь изображается лишённым всякой инициативы": "победа рисуется предопределённой" молитвами Киприана (а также русских святых - митрополита Петра и Сергия Радонежского), а "прославление личных качеств Дмитрия… стоит на втором плане"⁸.

Как видим, Дмитрий предстает перед читателем как послушный "сын" митрополита, действует в неизменном "совете" с ним. По всей видимости, эти особенности были обусловлены стремлением составителя Никоновской летописи представить взаимоотношения носителей светской и духовной власти в духе византийской концепции "симфонии" властей⁹. В то же время, важно отметить, что в Никоновской летописи сохранены свойственные памятникам Куликовского цикла подробные описания битвы и мужества князя в ней.

В последующих памятниках тенденция к "оцерковлению" образа Дмитрия была усилена. В немалой степени это было связано с началом прославления этого князя. Так, ко времени, близкому к написанию Киприановской редакции "Сказания", относится первое чудо, имевшее место у гроба князя. К 1524/1525 году относится рассказ о свече, возгоревшейся небесным огнём у гроба Дмитрия в Архангельском соборе Московского Кремля. Как указал Б. Н. Флоря¹⁰, рассказ об этом чуде в кратком виде представлен в сборниках, содержащих разрядные записи за 1475-1605 годы. В них сообщается о том, что "лета 7033-го загорелась о себе свеща в Орхангиле в церкви над гробом великого князя Дмитрея Ивановича Донскаго и гореша шесть дней, а угасла о себе же"¹¹; описание данного чуда также читается и в сборниках, содержащих разрядные записи за 1478-1603 годы¹².

Судя по всему, рассказ о чуде был записан со слов очевидцев. К началу XVI века относится и первое известное иконографическое изображение Дмитрия - икона 1503 года "Преподобный Димитрий Прилуцкий с житием" письма известного иконописца Дионисия (Дмитрий изображён на одном из клейм)¹³.

Примечателен образ куликовского победителя в Книге Степенной царского родословия, созданной по поручению митрополита Макария на рубеже 1550-1660-х годов. Составитель этого памятника - духовник Ивана IV благовещенский протопоп Андрей (впоследствии - митрополит Афанасий) - повествованию о Дмитрии Донском посвятил 12-ю степень, создав объёмное жизнеописание.

В Степенной книге образ мужественного воителя, каким представляют читателю Дмитрия Донского памятники Куликовского цикла (прежде всего летописная повесть и "Задонщина", акцентирующие внимание читателя на храбрости князя в бою)14, начинает приобретать всё более "мирные" черты. Важно отметить, что, как показал Шамбинаго, в основу рассказа Степенной книги об этом московском князе были положены не памятники Куликовского цикла, а единственное произведение, специально прославляющее его христианские добродетели, - "Слово о житии и преставлении Димитрия Ивановича царя русского" (первая половина XV века)¹⁵. Как отметила В. П. Адрианова-Перетц, при включении в Степенную книгу текст "Слова о житии" в 12-й степени был сокращён в Похвале, но расширен риторическими добавлениями и вставками из летописной повести¹⁶: так, в Степенной книге значительно расширены молитвы Дмитрия о даровании победы русскому воинству¹⁷.

Следуя общей тенденции в изображении русских князей, составитель Степенной книги обращает внимание на место Дмитрия в ряду потомков Владимира: "Сии Богомъ препрославленыи и достохвалныи великии князь Димитрии, иже родися отъ благородну и отъ пречестную родителю великаго князя Ивана Ивановичя и отъ матери великиа княгини Александры, внукъ же бысть великаго князя Ивана Даниловичя, събрателя Рускои земли, правнукъ великого князя Данила Александровичя Московьскаго, праправнукъ великаго князя и чудотворьца Александра Ярославичя Невьскаго, от корени святаго и Богомъ насажденнаго саду отрасль благоплодна и цвет прекрасныи царя Владимера…"¹⁸

В соответствии со "Словом о житии" составитель Степенной книги особое внимание читателя обращает на христианских добродетелях князя. Так, он отмечает, что он "многими же добродетели подражая уподобитися многотрудному житию преподобныхъ отець… страданиа святыхъ мученикъ съ умилениемъ прочитая, и памяти ихъ любомудрено тръжествуя, и ревностию божественою разгараяся, и всегда произволением тщашеся равенъ мученикомъ быти"¹⁹. Как видим, отдавая должное мужеству Дмитрия Ивановича, книжник подчёркивает его подобие святым - преподобным и мученикам за веру.

В 13-ю главу 12-й степени помещён и упомянутый выше рассказ о свече, чудесно загоревшейся у гроба Дмитрия, который, однако, в Степенной книге читается несколько по-иному: "Свеща небеснымъ огнемъ сама о себе возгореся, и необычьнымъ светом оба полы светяше, и на многи дни горяше, воску же не умаляшеся" (по-видимому, речь может идти о двух устных рассказах, по-разному отразившихся в письменных памятниках²⁰). Составитель Степенной книги делает исключительно важное дополнение: "Есть же та свеща и доныне въ церкви тои, от нея же мнози с верою приимаху воску оного и отъ различьныхъ болезнеи здравие приимаху"²¹. Таким образом, в тексте Степенной книги Дмитрий Иванович выступает не только как персонаж, у гроба которого произошло чудо, но и как чудотворец, обладающий даром исцеления²². Как известно, дар чудотворений (преимущественно исцелений) в Русской православной церкви являлся основным (наряду с нетлением мощей) признаком святости²³.

О стремлении составителя Степенной книги уподобить Дмитрия Донского святым свидетельствует композиция 12-й степени. Её текст книжник создавал, следуя алгоритму, в соответствии с которым в XVI веке составлялись жизнеописания святых: основной текст включает в себя созданное путём сочетания "Слова о житии" и летописного материала жизнеописание (Житие), затем следуют Похвала, выполненная на основе "Слова о житии", и Чудеса (в данном случае - Чудо о свече)²⁴.

Составитель Степенной книги обращает внимание читателя на доверительные отношения князя едва ли не со всеми известными современными ему деятелями Русской церкви. Так, в 5-й главе 12-й степени книжник, очевидно знакомый с Житиями соответствующих персонажей, содержащими лишь косвенные указания на их "совет" с московским князем²⁵, отмечает: "Дарова Богъ благиа съветники и нелестнии събеседници, богоносныя отци и учители: великаго въ святителехъ преосвященнаго митрополита и чюдотворца Алексиа, и преподобнаго игумена Сергиа, и Кириила Белозеръскаго, и Димитрия Прилуцкаго чюдотворца, и прочихъ многихъ, тогда в чюдесехъ просиавшихъ святыхъ отець…"²⁶

Нарастание "мирных" черт в облике Дмитрия Донского в Степенной книге может быть сопоставлено с представленными в ней иными портретами русских государей. Повествуя о них, писатель особое внимание уделил их христианским добродетелям, прежде всего благочестию, которые выгодно отличали их от прочих деятелей мировой истории, например, от нередко впадавших в ереси римских и византийских императоров²⁷. Для составителя важно было подчеркнуть, что русские князья - предки первого русского царя - "многообразными подвиги, яко златыми степеньми на небо восходную лествицу непоколеблемо въдрузишя, по неи же невъзбраненъ к Богу восходъ утвердишя себе же и сущимъ по нихъ"²⁸.

Некоторые исследователи полагают, что помещённые в этом памятнике биографии готовили почву для канонизации предков первого русского царя, в том числе и Дмитрия Ивановича²⁹. Сам составитель Степенной книги, чётко разграничивая причтённых к лику святых русских князей от ещё не канонизированных, вместе с тем выразил надежду на то, что последние "аще и непразднуеми тръжествено и не явлени суть, но обаче святи суть [выделено нами. - А. У.], иже таковыя своя угодники единому Богу хотящю прославити сугубо, аще не зде, то въ будущии векъ"³⁰.

Зримым выражением стремления придать облику куликовского победителя в XVI веке черты святого явились памятники изобразительного искусства этой поры. На них иконописцами, вероятно, испытывавшими влияние памятников византийской иконографии, представляющими портреты императоров с нимбами. Нередко Дмитрий Иванович также изображался с нимбом (например, в росписях Благовещенского (около 1547-1551) и Архангельского (около 1564-1565) соборов, а также Золотой палаты в Кремле (1561). Есть предположение, что он был изображён и на иконе середины XVI века "Благословенное воинство царя небесного")³¹.

Правитель - герой

При этом образ храброго воителя в литературных произведениях далеко не полностью вытесняется обликом мученика за веру, заслуживающего канонизации. В ряде сочинений, происхождение которых не было связано с кругом митрополита Макария, в котором создавалась Степенная книга, в образе победителя на Куликовом поле продолжают доминировать военные черты. Этим, очевидно, и обусловлено закрепление в памятниках XVI века прозвища московского князя - "Донской", которое вполне однозначно указывало на главное, с точки зрения книжников, деяние этого государя. Это в немалой степени было связано с тенденцией к "милитаризации" русской культуры этой поры (усилением военной тематики в произведениях письменности и искусства прежде всего в связи с казанскими походами), степень которой, однако, остаётся спорной³². Особое внимание писатели этой поры уделили сопоставлению покорителя Казани Ивана IV и победителя татар на Куликовом поле.

В своей "Большой челобитной" (середина XVI века), адресованной Ивану Грозному, Иван Пересветов, вероятно, знакомый с памятниками Куликовского цикла, обратил внимание на своего легендарного предка - Пересвета. Указание на последнего, который "на Донском побоищи при великом князе Дмитрие Ивановиче за веру християнскую и за святыя церкви и за честь государеву пострадал и голову свою положил"³³, косвенно указывает на то, что образы Куликовской битвы и её главного героя были популярны не только при дворе, но и в среде мелких служилых людей ("воинников"), к числу которых принадлежал автор "Большой челобитной".

Составитель Летописца начала царства, написанного вскоре после взятия Казани, - один из главных организаторов казанских походов Алексей Адашев - в рассказе о походе на Казань Ивана IV специально обратил внимание на то, что "приходитъ государь въ церковь Успения пречистые и припадаетъ ко образу пречистые, иже на Дону была с преславным великим княземъ Дмитрием Ивановичем и молит со слезами на мног часъ…"³⁴. Таким образом, первого русского царя и его предка связывал образ Богородицы, молитвы которой обеспечили им обоим победу над татарами. Важно отметить, что подчёркивание значения Донской иконы Богородицы в памятниках письменности хронологически совпадает с возрастанием её почитания, усилившегося именно в XVI веке³⁵. Объединяла этих московских государей и другая святыня: согласно Летописцу, "какъ государь вышел на лугъ противъ города, и велел государь хоругви розвертети, сиречь знамя на них образ господа нашего Исуса Христа нерукотворенныи, наверху водруженъ животворящии крестъ, иже бе у прародителя его, государя нашего достохвальнаго великого князя Дмитрея на Дону"³⁶.

В переданной Летописцем начала царства речи к Ивану IV, вернувшемуся из победоносного казанского похода, митрополит Макарий поместил первого русского царя в ряд правителей, одержавших победы над врагами с помощью небесных сил. Как отметил первосвятитель, "восия на тобе благодать его [Божья. - А. У.], якоже на прежних благочестивых царех, творящих волю господню, иже благочестивому и равноапостальному Констянтину царю крестомъ победу на враги дарова и прочиимъ благочестивымъ царемъ, также и прародителю твоему великому князю Владимеру, просветившему Рускую землю святым крещениемъ, и многих иноплеменных победить, достохвальному же великому князю Дмитрею на Дону варвары победить, и святому Александру Невскому Латын победить"³⁷. Как видим, ещё непричтённый к лику святых Дмитрий Донской за одержанную им победу на Куликовом поле помещён в один ряд со святыми (в двух первых случаях равноапостольными!) - Константином Великим, Владимиром и Александром Невским.

Значительное внимание фигуре Дмитрия Донского уделяется в Казанской истории (1560-е годы). В центр этого памятника помещён рассказ о борьбе русских князей с Казанским ханством. Уделяя особое внимание победителю Казани - первому русскому царю - неизвестный автор памятника, вероятно мелкий служилый человек, в уста Грозного вложил пространную речь воинству. В ней среди прочего государь, призывая русских воинов "крепко ополчиться против безбожных варваръ, поганых казанцев", апеллировал к успешному опыту борьбы с Ордой своего прародителя: "…яко же иногда бысть Богомъ данная победа прародителю нашему, великому князю Дмитрею Ивановичю, за Доном безбожнаго Мамая одоле; да колика слава и память и доныне тамо венчавшимся кровию за истинную веру христьянскую". За победу над Казанью автор Казанской истории уподобляет Ивана IV Александру Македонскому, римскому императору Августу, киевским князьям Владимиру Святославичу и его сыну Ярославу, а также "показавшему великую победу и одоление надъ поганымъ Мамаемъ за Дономъ великому князю Дмитрею Ивановичю"³⁸: как видим, в Казанской истории сравнительный ряд несколько шире, чем в речи митрополита Макария.

Автор Казанской истории отмечает, что, одержав победу над Казанью, Иван IV получил известие о рождении сына Дмитрия, которого "дарова ему" Бог "в прародителя его место, великого князя Дмитрея Ивановича"³⁹. Как нетрудно заметить, книжник намекал на неслучайность наречения долгожданного наследника престола.

Сам Грозный также поминал Дмитрия Ивановича в числе своих славных "прародителей". Так, в Первом послании Курбскому (1564) царь, перечисляя своих предков, отметил, что главными заслугами Дмитрия (как и Александра Невского) были победы над врагами Руси. Монарх прямо указал на то, что "хвалам достоин великий государь Дмитрей" именно "за Доном над безбожными агарянами великую победу". Аналогичная оценка Донского Грозным представлена и в его Послании А. И. Полубенскому (1577)⁴⁰.

На интерес первого царя к фигуре победителя на Куликовом поле указывает и материал созданного по его инициативе и при его личном участии Лицевого свода (1570-е годы). Так, в Остермановский том этой компиляции была полностью включена Киприановская редакция "Сказания о Мамаевом побоище", текст которой был проиллюстрирован 191 миниатюрой⁴¹. Хотя целый ряд миниатюр и изображает "моление" московского князя у гроба митрополита Петра, его беседы с Киприаном и Сергием Радонежским, основная их часть посвящена представлению читателю Лицевого свода Дмитрия-воина⁴².

Подводя итоги, можно зафиксировать две основные тенденции в изображении Дмитрия Донского в памятниках книжности XVI века. Первая проявилась в сочинениях, созданных при митрополичьей кафедре, - Киприановской редакции "Сказания о Мамаевом побоище" и Степенной книге, а также в ряде памятников изобразительного искусства. Для этих произведений характерно, во-первых, введение в жизнеописание московского князя иерархов Церкви, в "совете" с которыми он и действовал; во-вторых, агиографизация образа победителя татар - нарастание в облике князя черт, присущих идеальному христианскому государю, который благодаря своим добродетелям, главным образом морально-этического характера, заслуживает канонизации.  

Вторая тенденция связана со стремлением подчеркнуть "светские" черты облика князя: его место в ряду потомков крестителя Руси князя Владимира, прежде всего его родство с первым русским царём, и одержанные им победы над врагами. Данная тенденция представлена в памятниках, написанных преимущественно светскими лицами, - Летописце начала царства, Казанской истории, сочинениях Ивана Пересветова и Ивана Грозного.

Таким образом, в памятниках литературы XVI столетия Дмитрий Донской выступает в виде двуликого Януса: с одной стороны, это правитель-герой, пример которого заслуживает подражания, с другой - государь, воплотивший в себе добродетели морально-этического характера, одна из "златых степеней" лестницы, неуклонно ведущей правящую династию и Русскую землю к Богу.

Текст: Андрей Усачёв, кандидат исторических наук. Журнал "Родина".

1. См.: Хорошкевич А. Л. Русь и Крым: От союза к противостоянию. Конец XV - начало XVI в. М. 2001.

2. Согласно гипотезе Б. М. Клосса, оно было составлено бывшим коломенским епископом Митрофаном в 1521 г. См.: Клосс Б. М. Избранные труды. Т. 2. М. 2001. С. 333-346.

3. Об уникальных известиях "Сказания" см.: Шамбинаго С. К. Повести о Мамаевом побоище. СПб. 1906. (СОРЯС. Т. LXXXI, № 7.) С. 143-151; Петров А. Е. "Сказание о Мамаевом побоище" как исторический источник: автореф. дис. ... канд. ист. наук. М. 1998. С. 15-16.

4. Подробнее об этом см.: Петров А. Е. Указ. соч. С. 16-17.

5. Например, см.: Хорошкевич А. Л. Куликовская битва и становление национального самосознания русских, украинцев и белорусов//Дмитрий Донской и эпоха возрождения Руси. События, памятники, традиции: труды юбилейной научной конференции "Дмитрий Донской - государственный деятель, полководец, святой" (Тула - Куликово поле, 12-14 октября 2000 г.). Тула. 2001. С. 72.

6. Об этой редакции см.: Шамбинаго С. К. Указ. соч. С. 135-185; Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII вв. М. 1980. С. 127-128; Дмитриев Л. А. Сказание о Мамаевом побоище//СККДР. Вып. 2. Ч. 2. Л. 1989. С. 374.

7. ПСРЛ. Т. 11. М. 2000. С. 51, 53, 67-68.

8. Шамбинаго С. К. Указ. соч. С. 185.

9. Например, см.: Клосс Б. М. Никоновский свод… С. 96-97.

10. З[еленина] Я. Э., Квливидзе Н. В., Флоря Б. Н. Димитрий Иоаннович Донской//Православная энциклопедия. Т. 15. М. 2007. С. 128 (автор раздела - Б. Н. Флоря).

11. Разрядная книга 1475-1605. Т. 1. Ч. 2. М. 1977. С. 191.

12. Анхимюк Ю. В. Разрядная книга 1478-1603 г.// Румянцевские чтения: материалы международной конференции (5-7 апреля 2005 г.). М. 2005. С. 11, 13.

13. Квливидзе Н. В. Иконография святого благоверного князя Димитрия Донского//Московский патерик: древнейшие святые Московской земли. М. 2003. С. 265.

14. См.: Памятники Куликовского цикла. СПб. 1998. С. 39, 78, 182, 244.

15. Шамбинаго С. К. Указ. соч. С. 352-358.

16. Адрианова-Перетц В. П. Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго//ТОДРЛ. Т. 5. М.; Л. 1947. С. 74.

17. См.: Шамбинаго С. К. Указ. соч С. 354-355.

18. Степенная книга царского родословия по древнейшим спискам. Т. 2. М. 2008. С. 47.

19. Там же. С. 48.

20. Об этом см.: Усачёв А. С. Степенная книга и древнерусская книжность времени митрополита Макария. М.; СПб. 2009. С. 326-328.

21. Степенная книга. Т. 2. С. 63.

22. Подробнее см.: Lenhoff G. Unofficial Veneration of the Danilovichi in Muscovite Rus"//Московская Русь (1359-1584): культура и историческое самосознание. М. 1997. С. 408-409.

23. Голубинский Е. Е. История канонизации святых в русской церкви. М. 1998. С. 40-41.

24. Подробнее об особенностях композиции княжеских жизнеописаний в Степенной книге см.: Усачёв А. С. Методы работы древнерусского книжника и проблема авторства Степенной книги//Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории. М. 2008. Вып. 25. Ч. 1. С. 301-320; Он же. Степенная книга… С. 375-393.

25. Возможно, книжник опирался и на изобразительные источники: так, как уже было отмечено выше, на одном из клейм иконы Димитрия Прилуцкого (1503) этот святой и московский князь были изображены вместе.

26. Степенная книга. Т. 2. С. 50.

27. Усачёв А. С. Степенная книга… С. 649-655.

28. Степенная книга царского родословия по древнейшим спискам. Т. 1. М. 2007. С. 147.

29. Например, см.: Lenhoff G. Op. cit. С. 391-416.

30. Степенная книга. Т. 1. С. 334.

31. Подробнее см.: Kämpfer F. Das russische Herrscherbild von den Anfangen bis zu Peter dem Grossen. Studien zur Entwicklung politischer Ikonographie im byzantinischen Kulturkreis. Recklighausen. 1978. S. 160, 179; Квливидзе Н. В. Указ. соч. С. 265-273; З[еленина] Я. Э., Квливидзе Н. В., Флоря Б. Н. Указ. соч. С. 129-130 (авторы раздела - Я. Э. Зеленина и Н. В. Квливидзе).

32. Например, см.: Rowland D. Biblical Military Imagery in the Political Culture of Early Modern Russia: The Blessed Host and Heavenly Tsar // Medieval Russian Culture. Vol. 2. Berkeley; Los Angeles; London. 1994. Р. 182-199; Мусин А. Е. Milites Christi Древней Руси. Воинская культура Средневековья в контексте религиозного менталитета. СПб. 2005. С. 316-317. Ср.: Усачёв А. С. Степенная книга… С. 638-649.

33. Сочинения И. Пересветова. М.; Л. 1956. С. 171, 200.

34. ПСРЛ. Т. 29. М. 2009. С. 85.

35. Щенникова Л. А. Донская икона Божьей Матери// Православная энциклопедия. Т. 15. М. 2007. С. 665.

36. ПСРЛ. Т. 29. С. 95.

37. Там же. С. 114.

38. Там же. Т. 19. М. 2000. Стлб. 449, 463.

39. Там же. Стлб. 474.

40. Послания Ивана Грозного. М. 1951. С. 9, 202.

41. Подробнее см.: Квливидзе Н. В. Указ. соч.. С. 268-270; Морозов В. В. Лицевой свод в контексте отечественного летописания XVI века. М. 2005. С. 149-150.

42. Квливидзе Н. В. Указ. соч. С. 269.